Гламур а-ля рюс
Скорее всего, вы услышите нечто вроде: «Ну-у... это когда все так красиво и блестит...» Или: «Фу, гадость, сюси-пуси, сопли в сахаре! Гламур — это для людей с ампутированным мозгом!»
Перешитый секонд-хенд
Что ж, если «звонок другу» и «помощь зала» нам ничем особенно не помогли, придется обратиться к более компетентным источникам.
Заглянув в словарь, мы можем выяснить, что гламур в его исходном значении (от английского glamour) — это «чары», «очарование».
В английский язык слово проникло в Средние века и имеет тот же корень, что и grammar — «грамматика». Да-да. В Оксфорде, например, и по сей день существует должность профессора of glamour, никакого отношения к чему-либо розовому и блестящему не имеющая.
Значение слова развивалось примерно так: грамматика — сложная книга — книга заклинаний — чары, магия.
Французское слово grimoire обозначает то же самое: книга заклинаний или обряд, имеющий прямое отношение к черной магии.
А вот в современном русском языке слово «гламур» стало употребляться относительно недавно — с конца 1990-х. Широкое распространение оно получило еще позже, в 2000-х, в основном благодаря интернетовскому жаргону.
Строго говоря, glamur (вариант из американского английского) — это неотразимое очарование, недоступность и романтичность. А в нынешнем российском понимании — определенный стандарт жизни, усиленно рекламируемый во множестве глянцевых журналов.
Тут, как всегда, неизбежно искажение значения и смысла.
Мы бессовестно и с немалым опозданием передираем что-то у Запада, оставив одно название. А затем радостно перекраиваем, перелицовываем позаимствованный секонд-хенд на свой лад. В итоге получая нечто парадоксальное и подчас прямо-таки пародийное.
Нет, в самом деле, в какой еще стране мира могло бы возникнуть такое, например, понятие, как «деревенский гламур»?..
Трудно быть богом
Во все времена и у большинства народов предметом зависти и эталоном для подражания являлась аристократия. Двор и знать задавали тон во всем, что касалось моды и суждений.
Но в ХХ столетии образ эпохи начали создавать звезды шоу-бизнеса — певцы, танцовщицы, актеры.
Так, в 1913 году эталоном становится женщина-вамп Айрин Кастл. Танцовщица. Челка до бровей, густо подведенные черным карандашом веки, кроваво-красные губы, сигарета в длинном мундштуке...
Массами начинают овладевать идеи эстетизма. И, что чрезвычайно важно, новейшие тенденции в моде обращаются не только к аристократии, но и к среднему классу. Годятся и для княгинь, и для продавщиц.
А позже, в 1920—1930-е годы, Европа и Америка входят в период, называющийся золотым веком кинематографа.
Кстати, именно тогда пиарщики голливудских киностудий запустили в обиход само слово «гламур» — в смысле «блестящая роскошь», «очарование».
С экрана на страницы журналов ступают великолепные актрисы и светские львицы. Роскошные, вызывающе открытые вечерние платья, меховые палантины, веера из страусовых перьев...
Киностудии осваивают новейшие технологии, позволяющие создать нужный образ. Костюмы, косметика (например, высветляющий кожу тональный крем), особое освещение, придающее идеальную гармоничность чертам звезд.
У фотографов — свои секреты. На их снимках кинодивы выглядят недостижимо прекрасными. Например, за счет пририсованных на негативах длиннющих ресниц и погруженных в тень глаз. Все это можно видеть на фотографиях Джорджа Харрела — главного фотомастера Голливуда того времени.
Теперь мода создается уже не для продавщиц. Наоборот, роскошь в кадре должна представляться недосягаемой.
Мало того, за пределами съемочной площадки актерам предписывалось сохранять безупречный имидж. Студии следили за этим самым строгим образом.
Быть богами все двадцать четыре часа в сутки оказывалось весьма нелегкой работой...
Пир во время Великой депрессии
Перед самой войной, в 1939 году, в Соединенных Штатах появился журнал-бюллетень Glamour of Hollywood, целиком посвященный жизни богатых и знаменитых. Им, как водится, пытались подражать все кому не лень: каждая женщина старалась или хотя бы мечтала иметь лисью горжетку.
Я ни в коем случае не пытаюсь протащить в статью о гламуре азы марксистской политэкономии. Но куда же деваться от социальных параллелей? Вышеупомянутое издание начали выпускать почти в разгар Великой депрессии. Этакий пир во время чумы.
Роковые красавицы и блистательные господа в смокингах были далеки от печальных социальных реалий, как небо от земли. И от этого их образы делались лишь желаннее и притягательнее. Словно некое прекрасное параллельное измерение, о котором каждый может позволить себе помечтать.
Голливудские блондинки, рисованные в стиле pin-up милашки, легендарная Рита Хэйуорт в облегающем декольтированном платье и перчатках до локтя… Очередной золотой сон человечества, помогающий пережить и депрессию, и тяготы Второй мировой войны, и неизбежные послевоенные лишения.
Опиум для народа? Что ж, можно и так сказать. Тем более что у гламура с религией гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. Даже свои верховные богини — Марлен Дитрих, Грета Гарбо, позже — Элизабет Тейлор.
1940—1950-е годы прошлого века в Голливуде — это культ богатства и роскоши, до утрированности подчеркиваемой женственности, манерности. Но — при одном незыблемом условии: никакой мишуры, никаких подделок.
Украшения и аксессуары — непременно подлинные и баснословно дорогие: золото, бриллианты, сапфиры, жемчуг. Словом, гламур как он есть, настоящий во всем, имеющий единственную степень — превосходную, и... увы, умерший вместе с породившей его эпохой.
Почему так произошло?
Прежде всего потому, что в послевоенный период рост экономики в западных странах был теснейшим образом связан со стремительно увеличивающимся потреблением товаров и услуг.
Стало выгодно использовать гламур как своеобразное средство дрессировки образцового потребителя, которому весьма льстит причастность к высокой моде.
У человека возникает иллюзия, будто именно вокруг него крутится мировая экономика, ради него создаются новые машины, платья, авторучки и белье.
Ну да, сразу вспоминается гениальный слоган: «Он всегда думает о нас!»
Удивляться нечему. Правящий класс может превратить любую идеологию в средство достижения максимальной выгоды. Любую религию можно заставить служить власти и Ее Величеству Экономике...
Коврово-хрустальная мечта
В послевоенной России тоже смотрели трофейные фильмы. Те, кто мог себе это позволить, носили привезенные мужьями-офицерами из Европы чудесные шмотки, которые разительно контрастировали с жутким, бесформенным отечественным х/б.
(Правда, бедные русские тетки, при всем стремлении «дышать шелками и туманами», подчас путали вечерние платья с нижним бельем и в таком виде выползали «в свет»...)
Да простит меня читатель, но сугубо российские тенденции и реалии интересуют меня несравнимо больше западных. К ним мы и обратимся.
В советском обществе для гламура места, собственно, не нашлось. Не в силу какой-то особенной русской дикости, а просто в связи с отсутствием класса — законодателя моды.
Подчеркивать свою особость было делом неблагодарным, более того, опасным. Неприятностями грозила и откровенная ориентация на «капиталистические ценности».
Слово «стиль» употреблялось почти исключительно в пренебрежительном значении. Хотя повальное увлечение чем бы то ни было имело место всегда.
То дети в школах, как одержимые, собирали вкладыши от американских жвачек.
То их родители выстаивали бесконечные километровые очереди за коврами. Потом коврами завешивали все пространство квартир, а на оставшееся место водружали книжные шкафы.
Шкафы, в свою очередь, забивали многотомными изданиями, подбирая их под цвет тех самых ковров или обоев.
А неподъемный и чудовищно безвкусный хрусталь!
А стенки — этот непременный атрибут инженерского достатка, чтобы «все, как у людей»!
А джинсовый бум, когда за «буржуйские» штаны на черном рынке отваливали суммы в размере нескольких месячных окладов!
По сравнению с этим, честное слово, комедия положений с ночными сорочками вместо вечерних платьев просто отдыхает...
Из грязи — в князи
В американское общество гламур вошел во времена Великой депрессии. Так же точно он начал свое шествие не просто по России, а по развалинам в одночасье рухнувшей империи.
Перечитайте начало статьи: середина 1990-х. Вчерашние военные инженеры торгуют на рынках паленой водкой — и ею же с горя травятся.
Оставшиеся не у дел офицеры совсем недавно великой армии используют табельное оружие с последней мыслью: «Мертвые сраму не имут».
Пустеют и вымирают целые города, не говоря уж о деревнях и селах.
Учителя в школах роются в кучах «гуманитарной помощи», горой сваленных в рекреациях, на глазах у своих учеников.
Одновременно идет лихорадочное первоначальное накопление капитала — теми, кто пытается выжить с большим успехом. А вместе с тем — формирование нового класса.
Американская мечта по-русски: из грязи в князи — на счет раз. Минуя за ненадобностью и отсутствием времени всякие там исторические промежутки, необходимые для возникновения настоящей аристократии.
Новое сознание требует новых богов. Нет, не заоблачной эфемерной красоты, не утонченности и шарма. Да и откуда бы подобным запросам взяться?
Поэтому выставляемое напоказ богатство выглядит столь гротескно и убого, что становится объектом всеобщих насмешек, а не прекрасной сказкой, не образцом для подражания.
Во всяком случае, поначалу...
Вспомните пресловутые малиновые пиджаки, золотые цепи в руку толщиной, только-только появившиеся мобильные телефоны размером с небольшой гроб (первый такой зазвонил в Санкт-Петербурге в 1992 году).
Грезы мальчиша-плохиша: бочка варенья и корзина печенья — да и только.
«Модные собачки» — и те сплошь бойцовых пород, мощные и злобные: бультерьеры, стаффордширы, питбули. Которых в западных странах аккурат в это же время запрещают для разведения как социально опасных...
Тоже, в общем-то, гламур, только уж слишком жесткий. Что неудивительно.
Разнузданная, кричащая роскошь, стремление направо и налево сорить деньгами — это всегда признак истерики. Когда человек понимает: сегодня ты без пяти минут властелин мира, а завтра, с очень большой степенью вероятности, тебя пристрелят или отправят на скамью подсудимых.
Поэтому надо спешить, брать от жизни по максимуму, прямо здесь и сейчас. И плевать на то, как это выглядит со стороны...
Нет ничего нового под Солнцем. Еще закат великого Рима сопровождался запредельной, непрерывной оргией плоти...
«Оно в роли золота»
Не знаю, конкретный ли умный человек до этого додумался, или же изменение тенденций стало плодом всеобщего бессознательного, но постепенно ситуация в мире российской моды начала улучшаться. Хотя и не совсем в нужную сторону.
Утонченности постепенно становится больше. Зато подлинности — той самой, основы основ, — наоборот.
У нас по-прежнему эталон шика — кристаллы от Svarovsky, которые, по сути, даже не подделка под бриллианты, а ограненные кусочки оптического стекла, осколки бракованных оптических прицелов, которые являются профильным производством этой фирмы…
Честное слово, если бы мне как писателю потребовалось придумать наиболее точный образ нашего нынешнего смутного времени, я бы до такого не додумалась.
Но и это еще не предел! Как насчет пластиковых блесток «под Сваровски»?!
Поймите: я не в теме. Я отношусь к категории людей, антигламурных по своей сути. Наверное, поэтому чего-то упорно недопонимаю.
Эстетов конца XIX века — Оскара Уайльда, Уолтера Пейтера, художников-прерафаэлитов, да российских поэтов-декадентов, в конце концов, — и до слез неуклюжие, беспомощные литературные экзерсисы Оксаны Робски, которую явно кто-то очень злой наколол, сказав ей, будто она писатель. Да еще и гламурный.
Вот уж воистину: куда конь с копытом, туда и рак с клешней!..
С другой стороны, полярный волк и чихуахуа в розовой попонке тоже принадлежат к одному семейству...
И все равно навязчиво вспоминается анекдот про морскую свинку, которая и не свинка, и не морская.
По ту сторону витрины
Гламур в своей основе, с самого начала, был сказкой. Прекрасной сказкой о лучшей жизни, об истинной красоте, о том самом журавле в небе, к которому всегда, во все времена, стремится и тянется человеческая душа — бедная, глупая, никак не желающая довольствоваться синицей в руках.
Мне никогда не пришло бы в голову смеяться над тетенькой неопределенного возраста, которая, сидя в вагоне промерзшей пригородной электрички, непослушными пальцами переворачивает страницы наивного дамского романа о страстной любви «графей и герцогей». Или рыдает над сентиментальным индийским фильмом про каких-нибудь Зиту и Гиту.
Да, чтобы пережить свой личный ад на земле, необходимо верить, что этот ад — не мера всех вещей. И существует нечто иное, какой-то призрак надежды, блистающий мир. И если не можешь к нему прикоснуться, так хотя бы взглянуть на него одним глазком, стоя на улице, по другую сторону витрины...
Но эта наша гипотетическая тетенька, по крайней мере, осознает разницу между правдой и вымыслом.
А как быть с миллионами куда более молодых особ, психика которых едва ли не целиком и полностью сформировалась уже под влиянием мифа о гламуре?
Повторюсь: законодатели сего явления такую опасность худо-бедно понимали, потому и устанавливали непреодолимо жесткий барьер между небом и землей.
В свое время знаменитый голливудский режиссер Сесил де Милль строго-настрого запретил Эдит Хед, главному художнику по костюмам студии Paramaunt, «создавать фасоны, которые можно найти в магазинах».
Но Россия барьеров признавать не желает.
В итоге несчетное количество мотыльков обжигаются, сгорают или дотла сжигают не слишком значительный семейный бюджет в погоне за миражом. Ради «та-акой гламу-урненькой» фисташковой маечки с лейблом, сумочки от Prada, туфелек от еще кого-нибудь (модных марок, домов и дизайнеров насчитывается не менее двухсот). «Ведь я этого достойна!»
Мутанты на обложке
Фоторедакторы называют гламуром изображение, на котором отретушировано все, что только возможно и невозможно. Если это портрет, на нем не должно остаться ни одной неровности, поры, не дай бог, прыщика. И вот такое лицо, лишь отдаленно напоминающее оригинал, украсит собой глянцевую обложку. Что ж, современные графические компьютерные программы позволяют и не такие чудеса творить.
Но, по данным журнала American Jornal of Epidemiology, в мире за прошедший год перенесли пластические операции более 18 000 женщин — имеются в виду те, у которых не имелось для этого медицинских показаний.
Еще больше тех, кто решился на операции по изменению формы и размера груди. А теперь — внимание: в последней категории число самоубийств на 55% выше, чем среди женщин, вовремя почувствовавших разницу между фотошопом и ножом хирурга, режущим живую плоть.
А как насчет одержимости диетами?
К этой проблеме привлекла внимание голодная смерть уругвайской модели Луисель Рамос. Тут же появились следующие данные: в США анорексией — отвращением к еде — страдают 10 миллионов женщин!
А в России с ее особенной безудержностью? Да кто ж их считает…
Гламуру свойственно стремиться ко всему утонченному, эфирному, почти бесплотному, имитирующему райскую легкость. Будь то фигуры моделей или высокие технологии, в особенности беспроводные, позволяющие не перегружать пространство проводами и адаптерами.
Это тот самый случай, когда уже не спрос рождает предложение, а наоборот — предложение создает спрос...
Гламур сегодня критикуют все кому не лень. Интеллигенция, философы, религиозные лидеры (ну, эти-то само собой; кому ж понравится, когда у тебя хлеб отбирают).
А он живет и здравствует, реагируя на нападки извне стремительными мутациями, демонстрируя удивительную способность подстраиваться под изменяющиеся запросы.
Так, стоило возникнуть движению, протестующему против натуральных мехов, — пожалуйста: дизайнер Донна Сельерс создает роскошные коллекции из искусственного меха и добивается высочайшего объема продаж.
Снижается самооценка рядовых обывательниц, насмотревшихся на совершенные силуэты звезд и моделей? Молодые мамаши с расплывшейся после родов фигурой впадают в депрессию? Общественность обеспокоена? В 2005 году фирма Dove начинает использовать на своих рекламных плакатах фотографии обычных женщин — и ее продажи возрастают на 80%!
И это еще цветочки.
Жан Поль Готье и Жюдит Дюрьез вовсю специализируются на создании коллекций платьев для правоверных мусульманок, на хиджабах которых теперь красуются логотипы известнейших фирм. Гламурненькая мусульманка — с ума сойти!..
Есть такой очень известный анекдот.
Женщинa долго-долго ловит такси, но отказывается ехать с частниками, которые останавливаются возле нее. Наконец один из водителей не выдерживает: «Так вам что нужно — «шашечки» или ехать?!»
Я по-прежнему предпочитаю «ехать», а не «шашечки». И меня такой подход устраивает целиком и полностью.
Впрочем, в каком стиле ему жить, каждый выбирает для себя сам...
Анна Веренберг